9 мая 2015 года страна отметит 70-летнюю годовщину Великой Победы. Многие славные страницы написаны в истории Второй мировой бековчанами.
Каждый третий не вернулся с полей сражений. Каждый второй был ранен или получил увечье.
Поросли травою окопы, зарубцевались на телах раны. Весны в душах сменились глубокими зимами. На кладбищенских холмиках с каждым годом появляется всё больше памятников со звездами. Возраст участников сороковых-пороховых заставляет нас с грустью думать о том, что живые свидетели эпохи уходят…
Отечественная война 1812 года, окончившаяся поражением Наполеона и его армии, тоже была потрясением для России, но в истории она осталась благодаря сохранившимся летописям, мемуарам свидетелей, литературным произведениям. Да, были люди в наше время!
Если поднять все номера газет, в которых, было что-либо написано о земляках-фронтовиках, можно издать многотомник о хлебопашцах, надевших в лихую годину шинели и сменивших соху на ружье.
В 2010 году редакция собственными силами издала две книжечки (язык не поворачивается назвать их книгами из-за небольшого объема) – «У войны не женское лицо» и «Солдатами не рождаются», объединенные названием «Солдаты Победы». Они переданы на хранение в школы, библиотеки, их смогли приобрести родственники героев наших очерков и рассказов.
В преддверии такой славной даты мы вновь начинаем в газете цикл публикаций на эту тему, и будем искренне благодарны землякам, которые захотят поделиться с читателями своими реликвиями.
Ничто на земле не проходит бесследно. И память ушедшая тоже бессмертна…
Жизнь обошла его почестями. Дядю Колю не приглашали в президиумы по случаю праздника, ради которого он щедро полил русскую землицу своей кровью. Он не шагал в колонне рядом с однополчанами, ликуя от яркого майского утра и глотая слезы под песню «Этот День Победы»! Да и не успел бы одноногий инвалид за бравыми вояками.
В первые годы после окончания войны о ней старались не вспоминать. Общество стыдливо закрывало глаза, наблюдая, как цепляются за жизнь калеки, тихо спиваются, оплакивая свою участь. Хуже всего приходилось тем, кому не досталось семейного счастья, доброты и внимания.
Помню, верую, люблю
Николай Евдокимович на жизнь не жаловался, не кричал о своей немощи на каждом углу. Он был глубоко верующим человеком, соблюдавшим нравственные принципы, и опуститься себе позволить не мог. И жена ему досталась скромная, покладистая и любящая, жаль бездетная.
Инвалидность ограничивала возможности дяди Коли, но не лишала, насколько это было в его силах, зарабатывать хлеб насущный. Трудовую копейку он добывал честно: клал печи, подшивал валенки, мастерил мало-помалу. На жизнь хватало.
Когда Николая Евдокимовича спрашивали о житье-бытье, отвечал скупо: не голодаем. Никого не обижал. Никого не осуждал. Ценил в людях порядочность. Уважал трудолюбивых, и искренно восхищался теми, кому Бог в руки дал талант.
Жил дядя Коля аскетом, особенно когда похоронил свою Паню. Помощь дальних родственников принимал с благодарностью, им же «отписал» всё свое добро, хранившееся в кованом сундуке: несколько отрезов материи, упаковку туалетного мыла и духи «Красная Москва».
Не буди лихо, пока оно тихо
Николай Евдокимович редко говорил о войне. На этот счет была у ветерана присказка: не буди лихо, пока оно тихо. Год на фронте можно было смело умножать на два. Настрадался по самое не балуйся. Но и тех, кто бил себя кулаком в грудь, хвастаясь отвагой, старался понять. И соседям, упрекавшим инвалида в непрактичности, в неумении урвать для себя завоеванные кровью блага, как это делали другие, говорил: «Человек слаб, а к слабости надо иметь снисхождение».
К сожалению, рассчитывать на порядочность по отношению к себе дядя Коля не мог. Случалось, спиною ловил шепоток, что войну-де он не видел, а только «нюхал», что под пулями в окопах не сидел, в атаку не ходил, а ногу потерял при бомбежке, когда новобранцев везли на фронт.
Евдокимыч в споры не вступал: криком правды не добьешься. Но каждый раз, когда на душу ложилась тень обиды, мрачнел лицом. Открывал заветную шкатулку, в которой хранились дорогие реликвии и красноармейская книжка. Гладил шершавыми пальцами холодный металл, вчитывался в скупые строки пожелтевших от времени документов, и на его скулах твердели желваки.
Многие документальные свидетельства о той страшной войне утеряны безвозвратно. До поры до времени важность семейных ценностей мы не ощущаем. Что имеем, не храним, потерявши – плачем. И потом по крупицам собираем то, что разбрасывали золотыми слитками.
У Николая Евдокимовича прямых наследников не было, однако то немногое, что ветеран завещал своим дальним родственникам, взявшим о нем заботу на старости лет, не пошло прахом. Младший, не по крови, а по внутренней потребности, внук Александр Халецкий дотошно собирал сведения, которые могли пролить свет на военную биографию Александрова. Когда большая часть документов Подольского архива была рассекречена, к сайту «Подвиг народа» получили доступ все, кто мог и хотел. Отыскались там сведения и о дяде Коле. Сегодня и мы с удовольствием и гордостью можем рассказать, чем знаменит наш скромный земляк, получивший за отвагу «Солдатскую славу».
Когда открыли архивы
Николай Александров был призван на службу ратную в 1936-ом. Три года мотал солдатские портянки, маршировал по плацу, изучал оружие. Демобилизовавшись, работал каменщиком. Профессия у него была самая что ни на есть мирная, и Николай искренно надеялся, что военная наука ему в жизни не пригодится.
Но Запад бряцал оружием, и в 1941-ом громыхнуло. В июле его «поставили в ружье». Выдали гимнастерку, полотенце, портянки, противогаз, а к осени солдат получил дополнительную экипировку: зимнюю шапку, шинель, перчатки и кальсоны. Надежда, что война закончится до Нового года, и Гитлер, напуганный силой и славой русского оружия, повернет назад, таяли с каждым днем.
Николая Евдокимовича назначили командиром роты 906 стрелкового полка, приданного 243 дивизии. Под его началом служили люди разного возраста: и желторотики, не нюхавшие пороху, и почтенные отцы многодетных семейств, нередко воевавшие в одном батальоне с сыновьями. Своего 27-летнего ротного они уважительно называли по отчеству и был он, сопливый по сути мальчишка, «гроза врагу, отец солдатам»: под шальные пули не подставлял - берег живую силу.
Враг наступал. В декабре 1941-го в районе Калинина была сосредоточена ударная группировка в составе пяти стрелковых дивизий 31-ой и 29-ой армий, получивших в свой состав свежесформированные соединения, поредевшие в боях за Москву.
С января по апрель продолжалась наступательная операция Калининского и Западного фронтов. В этой, одной из самых кровопролитных операций Великой Оте-чественной войны, довелось участвовать и нашему земляку. По официальным данным, за 4 месяца боев погибло около 270 тысяч человек. Советские войска отбросили противника на западном направлении на 80-250 километров и завершили освобождение Московской, Тульской и многих районов Калининской и Смоленской областей.
Последний решительный бой
В боях за деревню Алапино (Алабино) Николай Евдокимович проявил мужество и отвагу. Наш самолет совершил вынужденную посадку в районе боевых действий, командир роты получил приказ вывезти его из-под огня противника. Приказ сержант выполнил, и на его гимнастерке появилась медаль «За боевые заслуги».
Эта награда дорогого стоила! В первые месяцы войны, тяжелые и кровопролитные, солдаты и офицеры в лучшем случае удостаивались благодарностей командования. Но об этом в трудную годину как-то не думалось. Голову бы в целости сохранить. Николай Евдокимович даже писем домой не писал: в изматывающих боях солдаты теряли ощущение времени и пространства. Под деревней Детовка сержант получил осколочное ранение в правую ногу, но поля боя не оставил, выполняя приказы, полученные из штаба дивизии.
Когда его доставили в госпиталь, хирург только руками развел: «Если б это, ребята, пораньше немного…» Ногу солдату сохранить не удалось. Так для Николая Евдокимовича Александрова закончилась война.
